«Упорное непонимание России может дорого стоить европейцам». С этой звучащей почти как угроза констатацией московская «Литературная газета» начала недавно публикацию серию статей, посвященных «русскому вопросу». Они должны несколько больше прояснить отношение России к Европе. Запад, говорится в краткой редакционной аннотации, никогда не воспринимал действительно всерьез российские достижения в области культуры, «и сегодня мы видим то же неуважение «объединенной Европы» к России, то же самое вытеснение ее на обочину мировой истории, как это было 200 лет назад».
Чтобы бороться с таким непониманием, таким неуважением и с тем, чтобы внести материальный вклад в более широкое понимание европейской культуры, историк Томаш Шпидлик (Tomas Spidlik), занимающийся исследованием вопросов, связанных с восточной церковью, представил объемный труд под названием «Русская идея».
В труде речь идет не об общностях. Главное для автора дать, прежде всего, ясное представление о многочисленных различиях, существующих между западным и восточным духовным миром, между рациональным мировоззрением и интуитивным восприятием особого статуса русского мышления в мире. Уже на элементарном уровне самосохранения русский отмежевывается от европейцев, на которых лежит отпечаток картезианства, поскольку не мышление, а, в большей мере, страдание дает ему содержание, приводит в сознание, ставит его в конкретные, смысловые отношения к миру: «Он исходит не из своих мыслей, а из своего существования как такового».
Шпидлик открывает широкий горизонт «русской идеи». В качестве ее главных компонентов он приводит «безрассудную любовь» к персонификации бога и «обожествление человека», «всеединство» как цитадель «живой истины», православную церковь как «единство в истине», культуру как практикуемый культ и божественное откровение, национальное «мессианство» как генератор «духовного единения всех в Христе», мистику «непосредственной встречи» с богом в молитве, а также софиологию как «органический синтез космологии, антропологии и теологии». Сродство «русской идеи» с тем, что обычно называют «русской душой», проявляется для Шпидлика, среди прочего, в русском чувстве солидарности, в придании гипертрофированного значения женщине как матери, в понимании любви как сострадания и познания.
Автор, чтобы показать «особый» характер русского мышления, описывает его так, что «особенность» становится нормальным, следовательно, неизбежным делом. То, что «русские» должны нам сказать, в апологическом изображении Шпидлика всегда только правда и только правда, которую «мы, европейцы», наконец, поймем и будем вынуждены признать необходимость внесения корректив в наш ужасный рационализм. Но слишком часто эта правда не выходит за рамки общеизвестных истин: «В русских отражаются условия климата, в котором они живут. Они не заботятся о разрешении противоречий, они живут в них». Или: «Чтобы увидеть настоящую красоту действительности, надо докопаться до ее корней». Таких банальностей у Шпидлика можно найти массу. Его труд направлен на то, чтобы найти как можно больше сторонников русского» видения человека. Но когда в том же труде насильственные меры по европеизации Петра Великого объясняются «влиянием гегелианства", хотя Гегель (Hegel) родился спустя полвека после смерти царя, то даже благосклонный читатель должен задаться вопросом, в какой мере стоит полагаться на автора, трактующего «русскую идею».
