Честная оценка исторических достижений, ставших результатом польско-российского сближения, а также ограничений, с которыми в последующие годы наверняка столкнутся, как данное сближение, так и улучшение внутреевропейской политики.

Никто из наблюдателей, следящих за отношениями Польши с Россией в последние несколько столетий, посоветовал бы варшавским стратегам относиться к востоку с оптимизмом. Начиная с разделов Польши в конце 18-го века и заканчивая разгромом восстания 1863 года, маршем Красной армии против новорожденной Второй республики (чему помешало Чудо у Вислы в 1920-м году), пактом Молотова-Риббентропа 1939 года, в рамках которого Польша была разделена между нацистской и советской империями; Катынью в 1940 году и поддержанным Советами введением военного положения в 1981 году – список этот столь продолжителен и трагичен, что патологическая историческая травма кажется нормальной и неизбежной реакцией. На этом фоне «перезагрузка» отношений с Россией Владимира Путина, начавшаяся в 2009 году, является выдающимся эпизодом дипломатической истории, заслуживающим тщательного рассмотрения.

Другие страны не последовали этому примеру, хотя история Польши отражена и в других странах региона. Чехословакия уцелела от разрушения в ходе войны, но пережила вторжение 1968 года под руководством Советов. Венгрия пострадала как от разрушений военного времени, так и от вторжения. Румыния потеряла территории, отошедшие к Советскому Союзу (и, в отличие от Польши, не получила ничего). Прибалтийские страны Эстония, Латвия и Литва потеряли больше всех, будучи буквально стерты с карты после насильственного присоединения к Советскому Союзу.

Однако на недолгий период в 1987-89 годах все народы региона были, похоже, готовы оставить тени прошлого в прошлом, потому что советское руководство в лице Михаила Горбачева (и российское руководство в лице Бориса Ельцина) превратилось из источника страха в источник надежды. Впервые за историю империи зла Кремль был более реформаторским – зачастую гораздо более реформаторским – чем седеющие динозавры, управлявшие государствами-сателлитами. Люди в порабощенных странах заворожено наблюдали как Андрей Сахаров обретал общегосударственную известность в Москве, как КПСС теряла свою монополию на власть, СМИ становились свободными, а преступления прошлого были признаны одно за другим.

Было возможно, хотя, вероятно, и нереалистично, представить, что весь пост-коммунистический мир отправится в сторону свободы и реформ дружеской толпой. В 1988 году, будучи корреспондентом в бывшей ГДР, я очаровано наблюдал, как восточногерманские подростки выстраиваются в очередь, чтобы почитать советские пропагандистские материалы, которых они раньше избегали: теперь же они поглощали их, потому что в них рассказывалась правда об истории, которую их собственные СМИ до сих пор хранили под замком. Спустя несколько месяцев, в разгар «бархатной революции» в Чехословакии, я посетил своего друга-диссидента, извинившегося передо мной за ожидание: он задержался, потому что обсуждал по телефону тактики протеста с «Андреем». Это был Андрей Сахаров. В Литве, после убийственного и неумелого советского разгрома в январе 1991 года, я видел, как у здания литовского парламента росли горы цветов, украшенные российскими и литовскими трехцветными флагами с траурными ленточками. На одном из них была простая надпись «простите нас». Лозунг «За вашу и нашу свободу», олицетворявший собой единство польских, литовских и русских демократов в 1863 году, приобрел реальное значение. Однако это продолжалось недолго. Ущерб, нанесенный принудительным соседством в советском стиле, был слишком силен.

Да и в Москве чувства охладели. Многим русским было сложно понять, почему их бывшие союзники столь недружелюбны. «Прибалтика от нас отказалась», - с грустью сказал мне либерально настроенный друг, когда я встретился с ним в 1992 году в Санкт-Петербурге. Ему было непонятно, как страны, бывшие раньше столь близко, сегодня могли заявлять о введении визового режима для России. Когда к концу десятилетия страны Восточной и Центральной Европы начали двигаться в сторону НАТО, страдания в России превратились в ярость. Это была уже не просто неблагодарность, это было предательство. Запад не имел никакого права посягать на регион, который всегда был передним двором России. А странам региона нечего было прыгать в постель к Америке. Политики вроде Евгения Примакова, главы разведки, ставшего министром иностранных дел (и, со временем и на короткий срок, премьер-министром), говорили, что присоединение к НАТО было особенно «непозволительно» для прибалтийских государств. Русские не понимали, что чем больше они жалуются, тем больше гарантия того, что их бывшие сателлиты будут приняты в альянс.

Множеством других способов Россия укрепила окружающих в подозрениях о том, что по-прежнему сохраняет старое имперское мировоззрение и амбиции по поводу региона, лежащего между Балтийским и Черным морем. Она мошенничала с поставками природного газа. Ее шпионы были дерзки и энергичны. Российское влияние в СМИ, политике и общественной жизни иногда бросалось в глаза, иногда было скрытным, но всегда оставалось нежеланным. Кроме того, Россия решила возродить самые неприятные части советской историографии. Г-н Путин заявил на пресс-конференции, что пакт Молотова-Риббентропа был не более, чем отменой несправедливой сделки, к которой Советскую Россию принудили в конце Первой мировой войны. Отрицание убийства в Катыни 20 тысяч польских офицеров и резервистов, ранее предназначенное для ограниченной группы маргинальных экстремистов, стало частью официальной идеологии СМИ и политиков. Людей, оспаривавших нео-советский взгляд на историю, называли «фашистами».

На этом фоне перезагрузка Польши поразительна. Она началась с незаметного решения в 2007 году организовать совместную рабочую группу по «сложным историческим вопросам». Многие подняли это на смех. Как можно было приравнять русский список кажущихся обид (польская неблагодарность за «освобождение» 1945 года, негодование по поводу смерти советских военнопленных в 1920 году) с фантастическими преступлениями сталинской эпохи? Однако насмешники (и я был одним из них) оказались неправы. Уверенная работа историков принесла серьезную пользу – они находили архивы, выявляли факты, уточняли цифры, даты и время. Споры по поводу толкований продолжаются, но основные факты того, что, когда и с кем произошло, никогда еще не были так ясны или менее оспариваемы.

Следующая фаза перезагрузки началась, когда г-н Путин посетил в 2009 году балтийское побережье Польши, чтобы принять участие в мероприятиях, отмечающих годовщину нацистского нападения 1939 года. В ходе этого визита он почти извинился за пакт Молотова-Риббентропа. Опять же, для многих этого оказалось недостаточно. Российский лидер представил пакт, как ужасную ошибку, а не отвратительное преступление: вводя в заблуждение, он поставил пакт в один контекст с другими сделками, заключенными другими странами (как, например, французско-британское предательство Чехословакии).

Но этот визит подготовил почву для другого: совместного ознаменования 70-й годовщины Катыни, проведенного г-ном Путиным и г-ном Туском. Вид г-на Путина, скорбно преклоняющего колено перед мемориалом, был поразителен. Не менее поразителен был тот факт, что фильм о расстреле, снятый величайшим польским режиссером Анджеем Вайдой, был показан по российскому телевидению. Но возможности для придирок еще оставались. Г-н Путин выступил с заезженным и заведомо ложным сравнением между судьбой русских военнопленных в Польше после 1920 года (чья смерть стала трагедией, но не результатом массового убийства) и судьбой польской нации, [чьи лучшие представители были ]убиты по прямому приказанию советского руководства.

Однако по-настоящему замечательной стала реакция на трагическую авиакатастрофу в апреле 2010 года, в результате которой погиб президент Лех Качиньский и десятки высокопоставленных польских чиновников. Г-н Путин, явно расстроенный, публично утешал г-на Туска, заявив, что расследование камня на камне не оставит и будет проведено под его личным наблюдением. Фильм Анджея Вайды был показан вновь, на этот раз не по каналу «Культура», а в прайм-тайм на одном из самых популярных телеканалов страны.

Желающие попридираться по мелочам по-прежнему могли найти причину. Нельзя сказать, чтобы Россия безусловно извинилась перед Польшей за преступления советского прошлого. (Это как если бы современная Германия неохотно признала, что Холокост был, и что ответственность за него несет Третий рейх, однако продолжала бы держать под замком архивы Освенцима и отказываться выплачивать компенсацию за убитых там людей.) Россия по-прежнему оспаривает в Страсбурге иск, поданный родственниками жертв Катыни. Остаются и другие невыясненные исторические вопросы.

Одноко это не стало проблемой. Политический климат изменился настолько, что (мягко говоря) различающиеся толкования истории превратились во второстепенную политическую проблему, перестав быть метафорой для отношений. Это огромный сдвиг. При предыдущих польских правительствах прошлое бросало тень на настоящее. Любое событие в России рассматривалось через призму реваншистского, нео-советского и угрожающего поведения. Собственные сильные стороны Польши недооценивались, принципиальные слабые стороны России игнорировались.

В первую очередь изменилось восприятие с польской стороны. Для полоноцентричных комментаторов может показаться удивительным, но русские не просыпаются с утра в раздумьях о польской истории. Эгоцентризм – это постоянная характеристика русского политического мышления, как и почти намеренное игнорирование «маленьких» стран (на самом деле, население Польши составляет почти 40 миллионов человек, но для страны с населением в 140 миллионов и крупнейшей территорией в мире, это все равно мало). Русские сердятся по поводу стран, вроде Грузии и Эстонии, когда им кажется, что те «провоцируют» Россию. Они могут осерчать на Украину, если она «крадет» русский газ. Но при наличии возможности, большинство русских (и большинство русских политиков) предпочитают не думать о таких странах, как Польша, точно так же, как нельзя ожидать, что американец будет тратить много времени, беспокоясь о внутренних делах или внешней политике Мексики. У России достаточно своих собственных проблем.

В Польше все было наоборот. У каждого поляка есть мнение о России, обычно негативное. Это создает благодатную почву, как для искренних, так и для сеющих раздор политиков. Гениальность подхода Туска и Сикорского к польской внешней политике состоит в том, что они перестали искать дешевой популярности, и начали думать о реальных национальных интересах Польши. Просто невозможно, чтобы Польша была заинтересована в плохих отношениях со всеми ближайшими соседями (и, можно поспорить, что не нужно иметь плохих отношений ни с кем). Особенно превратно искать поводы для ссоры с обоими важными соседями, полагаясь на поддержку дальних стран, таких как Соединенные Штаты, или даже той же Британии («знаем – плавали», могут сказать на это поляки). Качество и количество внимания, которое Польша может ожидать получить в Вашингтоне, не сравнится с польской нуждой во внешней поддержке, особенно если она находится в прохладных отношениях, как с Берлином, так и с Москвой. Это был тупик, в который загнало страну предыдущее правительство Ярослава Качиньского.

Польша была (по крайней мере, в своих собственных глазах) героем. Он стала сверхпреданным союзником в Ираке и Афганистане. Ее спецслужбы с радостью сотрудничали в ЦРУ по программам выдачи преступников и другим контртеррористическим операциям. Варшава энергично выступала за членство в НАТО для Украины и Грузии, за Литву и за права человека и политические свободы в Белоруссии. Но она все равно оставалась в изоляции.

Германия, Франция и другие крупные европейские страны просто не принимали Варшаву всерьез. Это было правительство, выступавшее с дипломатическими протестами в ответ на неблагоприятное освещение в СМИ (что является табу в Европейском Союзе или между любыми странами, считающими свободную прессу непременной частью законного и конституционного порядка). Даже вашингтонские «ястребы» из администрации Джорджа У. Буша морщились от некомпетентности, путаных приоритетов и нереалистичных ожиданий, исходящих от их главного восточноевропейского союзника. Один чиновник сравнил Польшу той эпохи (это было сказано глубоко в контексте, и я цитирую по памяти) с любимой, но плохо обученной собакой. «Я ее обожаю, - сказал он. – Но она гадит на ковер, раздражает соседей, все время лает, вылизывает мое лицо, когда я пытаюсь работать, и клянчит еду».

С начала перезагрузки Польша ведет себя по-другому. Она не только не ищет поводов для ссоры, не лает и не скулит, но и помогает решать проблемы вместо того, чтобы их создавать. Вероятно, крупнейшим дивидендом перезагрузки стало улучшение отношений с Германией. Никогда еще в истории Польши они не были лучше. Вместо параноидальной, раздражительной позиции, обе стороны полны теплых слов. Когда перед декабрьскими выборами Радослав Сикорский захотел выступить с жестким посланием к белорусскому режиму, он отправился туда вместе со своим немецким коллегой Гвидо Вестервелле. У г-на Туска отличные отношения с канцлером Германии, общепризнанной полонофилкой Ангелой Меркель. (С Россией, личные отношения в первую очередь существуют между г-ном Туском и г-ном Путиным; отношения г-на Сикорского и его коллеги Сергея Лаврова можно описать как граничащие с сердечными.)

С точки зрения Германии, сегодня Польшу можно охарактеризовать как Salonfähig [вхожую в приличное общество]. Влиятельное пророссийское лобби в Германии не может возражать против хороших отношений с Польшей, когда сама Россия этого не делает. Между Польшей и Германией еще есть проблемы (например, она бы хотела, чтобы польское меньшинство в Германии получало такой же уровень образования, как и этнические немцы в Польше, и ее по-прежнему немного беспокоит реваншистская риторика, исходящая из некоторых уголков консервативного Христианско-демократического союза г-жи Меркель).

В некотором смысле, Польша выделяется из своего окружения. У других стран никогда не было таких плохих отношений с Германией (г-н Качиньский, похоже, считал Германию не меньшей угрозой, чем Россия). Но никто из других стран не стал и подлизываться к России подобным образом.

Под талантливым руководством Карла Шварценберга, Чешская Республика остается «ястребом» по правам человека и энергично выступает по таким вопросам, как энергетическая безопасность и поддержка «Восточного партнерства» (попытка ЕС сосредоточить свое внимание на Армении, Азербайджане, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украине). В Венгрии Виктор Орбан демонстрирует вызывающий беспокойство подход «а-ля Путин» к СМИ и судебной власти, но его отношения с российским премьер-министром можно охарактеризовать как очень холодные. Национальная энергетическая компании Венгрии MOL пытается избавиться от нежеланного российского акционера, компании «Сургутнефтегаз», известной своей скрытной схемой собственности. В 2006 году г-н Путин предпринял попытку избавиться от исторических призраков, витающих над отношениями с Венгрией, извинившись (как всегда, довольно двусмысленно) за советское вторжение 1956 года. Он также дистанцировался от советского вторжения в Чехословакию. Это помогло разрядить отношения, но не возымело того преобразовательного эффекта, как в случае с Польшей.

На юге и на востоке ситуация тоже непростая. Россия сильно надавила на Хорватию, чтобы заручиться ее сотрудничеством в трубопроводной дипломатии. Отношения России с Сербией и с боснийской Республикой Сербской хорошие. Но она поссорилась с новым болгарским правительством, которое считает, что Россия использовала Софию в своих интересах по нескольким энергетическим вопросам. Отношения с президентом Румынии Трайаном Басеску всегда были ужасными: идеализированный образ Румынии, как романской страны, окруженной морем славян и мадьяров, подогревает в румынах глубокий скепсис по поводу России, вне зависимости от партийной принадлежности и идеологии. Для России критерием успеха в Юго-Восточной Европе является трубопровод «Южный поток», который должен соперничать с поддерживаемым ЕС проектом «Набукко» (и принести тому несчастье). «Набукко» несет газ из Средней Азии, с Кавказа и из Ирака в Европу через Турцию. «Южный поток» несет российский (и среднеазиатский) газ в Европу через Черное море. Оба проекта не в очень-то хорошей форме, но «Набукко» гораздо ближе к реальности. Десятилетие задирок, восхвалений, выкручивания рук и фанфаронства в энергетической дипломатии Москвы принесли поразительно мало результатов.

Это, между прочим, отражает часто неверно понимаемую роль России в регионе. В сравнении с любой отдельной страной среди новых членов ЕС, Россия действительно похожа на сверхдержаву; однако в сравнении с Евросоюзом в целом Россия выглядит хило во всем, кроме своего ядерного арсенала. Кремль может нанести большой вред Грузии или Украине или Латвии. Но он не в состоянии затеять драку со всем Евросоюзом. Это не означает, что бывшие порабощенные народы могут полагаться на единую политику ЕС в отношении России. Но это означает, что Россия подходит к своим отношениям с ЕС с позиций фундаментальной слабости.

Как же следует трактовать на этом фоне особенную и удивительную «перезагрузку» Польши? Многие вполне обоснованно приветствуют спокойный и сердечный тон в отношениях между Москвой и Варшавой. Само по себе исчезновение одной лишней проблемы является приятной новостью. Но суть дипломатии не в том, чтобы поддерживать хорошие отношения и сохранять спокойствие. Задача дипломатии состоит в том, чтобы решать вопросы и продвигать национальные интересы. Второстепенным, но важным вопросом является защита интересов союзников. И в этом отношении программа польского правительства слегка отличается от реальности. Как и в случае с внутренней политикой (которую я как-то описал для журнала Economist как «выглядеть хорошо и не делать ничего»), презентация внешней политики довольно значительно превосходит ее практические достижения.

Начнем с Германии. Нет никаких сомнений, что Германия воспринимает Польшу всерьез (объем торговли между двумя странами в три раза больше, чем экспорт-импорт Германии с Россией). Она соглашается с польскими пожеланиями по Белоруссии. Она согласилась на план действий НАТО в чрезвычайных обстоятельствах, предполагающий, что немецкие войска будут гибнуть, защищая Польшу от (крайне маловероятного) военного нападения из России. Однако Германия по-прежнему ценит свои отношения с Россией. Германия умышленно затягивает решение таких вопросов, как Грузия и Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ). Она вообще не горит желанием ускорить интеграцию Украины в ЕС или НАТО. Она с прохладцей относится к таким вопросам антлантической политики, как миссия в Афганистане. Лишь в этом году она, наконец, откроет свой рынок труда для рабочих из «новых» членов ЕС, таких как Польша – в то время как Британия, например, сделала это еще в 2004 году.

Германии не нравится идея либерализации услуг внутри ЕС, что приведет к оживлению деловой активности в новых государствах-членах, имеющих энергичную, гибкую и многоязычную рабочую силу. Германия по-прежнему тесно связана с Россией в области энергетики и поддерживает строительство трубопровода «Северный поток» по дну Балтийского моря несмотря на решительные возражения Польши. Короче говоря: Германия ведет себя вежливо и дружелюбно, но она не является союзником Польши в том смысле, что жертвует своими собственными важными интересами ради Варшавы.

То же самое, только еще более явно, верно и в отношении России. Правда то, что напряженность была сглажена. Торговля процветает, что означает рабочие места, зарплаты и инвестиции. Объем торговли между двумя странами еще далек от уровня, который привел бы к экономической зависимости: на самом деле, учитывая запланированный терминал для приема сжиженного природного газа и вероятную разработку запасов сланцевого газа, Польша все больше снижает свою зависимость от главного экспортного продукта России. Россия понимает, что не может ссориться с Польшей, не влезая в драку со всем Евросоюзом. А с разумным г-ном Туском у руля, Евросоюз с гораздо большей готовностью придет Польше на помощь, если Россия начнет вести себя неприятно.

Все это желательные перемены. Но Россия ничуть себя не затруднила, чтобы помочь Польше. Расследование авиакатастрофы под Смоленском шло медленно и небрежно. Это привело к возникновению различных теорий заговора и излишне осложнило жизнь г-ну Туску. Многие поляки собирают невыясненные вопросы, окружающие любое крупное новостное событие, и увязывают их в паутину интриг и убийственных намерений: почему на аэродроме не была установлена самая современная система приземления? Почему свидетели называют разное время падения самолета? Откуда появился таинственный туман? Почему российские авиадиспетчеры, ответственные за произошедшее, исчезли из виду? Почему официальный российский отчет возлагает всю вину на польскую сторону, и никакой вины на российскую небрежность и некомпетентность? Ответы вполне просты. Самолет действительно опаздывал, а его пассажиры торопились. Пилоты испытывали давление, так как должны были доставить свой VIP груз в правильное место и вовремя. Они приняли неверное решение посадить самолет в неблагоприятных условиях, подлетая к аэропорту на слишком низкой высоте. И высокое дерево, выросшее в неправильном месте в неправильное время, зацепило крыло президентского самолета, лишив экипаж возможности совершить аварийный взлет. Любящие теории заговоров поляки считают, что русские способны на многое, но даже они не могут приписать им это ключевое, фатальное дерево.

Но российская сторона все равно усложнила г-ну Туску задачу отражения атаки конспирологов. Новости о том, что электронное оборудование (мобильные телефоны, персональные компьютеры и прочее), принадлежавшие погибшим полякам, подверглось перед возвращением родственникам погибших проверке и разборке, указывали на подлое любопытство со стороны российских спецслужб. Задержки и оставшиеся без ответа вопросы разжигали подозрения о том, что что-то не так. Однако правда состоит в том, что расследование проходило так, как работает практически все в российском бюрократическом аппарате: медленно, скрытно и без особой заботы об интересах общественности.

Россия также не торопится разобраться с невыясненными вопросами «сложных исторических проблем», Это еще может измениться, возможно, даже вовремя, чтобы помочь г-ну Туску победить на повторных выборах этой осенью. Но сейчас все выглядит так, будто Россия забавляется с Польшей: подцепив ее на крючок отношений, где провал равносилен политическому ущербу и необходимость демонстрировать хоть какие-то признаки успеха жизненно важна, Москва демонстрирует нечестный и интриганский подход. Мало кто среди поляков испытывает какие-то иллюзии по поводу новых русских друзей.

Действительно, сложно утверждать, что вежливая дружелюбность на официальном уровне и немного теплых личных связей между высокопоставленными фигурами представляют реальные перемены в направлении позитивного, динамичного сотрудничества, схожего, например, с отношениями между Польшей и Швецией. У «перезагрузки» нет ни глубины, ни масштаба американской попытки восстановить отношения с Россией: у Польши нет тесных связей с российскими военными. Более того, Россия, похоже, решила оставить тактические ядерные ракеты в анклаве Калининград, граничащем с Польшей. Кроме того, у двух стран нет официального диалога по вопросу защиты прав человека, схожего с тем, что Майкл Макфол из Совета по национальной безопасности США упорно ведет со своим российским коллегой Владиславом Сурковым.

И у американской, и у польской «перезагрузки» есть схожие преимущества. Они разрядили проблематичные отношения, подарив политикам пространство для маневра и освободив время, чтобы сосредоточиться на более важных вопросах. Однако, у них есть и схожие издержки. Они снимают с России давление по поводу защиты прав человека и вопросов доброжелательного соседства. Они рискуют оставить малые страны и лидеров оппозиции в самой России в изоляции и без защиты. Они отказываются от позиции морального и стратегического превосходства в пользу прагматичного подхода, ориентированного на результат. Возможно, это то, чего хотят избиратели; политиков нельзя винить слишком сильно за желание сосредоточиться на очевидных проблемах и попытки отложить в сторону то, что похоже на второстепенные вопросы. Тем не менее, стоит разложить по полочкам некоторые риски польской перезагрузки.

Польскому подходу не хватает гарантий поддержки. После испорченной американской перезагрузки, когда Вашингтон объявил об изменениях в своих планах ПРО в годовщину советского вторжения в Польшу, администрация Обамы поняла, что следует значительно улучшить свои коммуникации и успокаивать новые государства-члены западного альянса в рамках НАТО (это пришлось сделать, преодолев возражения Германии, а Берлину, тем временем, было позволено приписать себе эту заслугу). Администрация Обамы поддержала планы беспрецедентно масштабных военных учений в Балтийском море – и новые учения запланированы на этот («Янтарная надежда»/Amber Hope) и следующий («Стойкий джаз»/Steadfast Jazz) год. Госсекретарь США Хиллари Клинтон считается решительным сторонником региона (хотя ее дипломаты иногда и демонстрируют более руссоцентричный подход). Америка посылает на конференции [в странах региона] высокопоставленных дипломатов (на недавней конференции по безопасности в Литве было особенно много высокопоставленных представителей Совета по национальной безопасности, Госдепартамента и других органов управления, пересекших Атлантический океан с единственной целью принять участие во встрече). Президент Барак Обама даже нашел время, чтобы позвонить латвийскому премьер-министру Валдису Домбровскису, чтобы поздравить его с победой на выборах в прошлом году. Общее население Латвии и Литвы составляет менее шести миллионов человек.

А вот Польша ведет себя несколько по-другому. Дипломатическая депеша, опубликованная сайтом WikiLeaks, раскрывает, что Польша возражала против решения НАТО распространить планы на случай чрезвычайных обстоятельств на прибалтийские страны. Предположительно, Варшава опасалась, что расширение планов на северо-восток сделает их менее надежными. Польша не демонстрирует особого интереса в улучшении дорожных, железнодорожных и межсистемных связей с прибалтийскими государствами. Она позволила банальным проблемам, связанным со школьной программой образования, реституцией собственности и использованием польских букв вроде «ł» в официальных документах, испортить свои отношения с Литвой. Г-н Сикорски заявил, что не поедет в Литву, пока не будут удовлетворены польские требования. Многие в Латвии и Эстонии считают подобный подход вздорным и потакающим своим прихотям. В результате их страны тоже страдают.

Справедливости ради стоит заметить, что Польша придала новый вес ранее агонизирующей Вышеградской группе (включающей также чехов, словаков и венгров). Сегодня Польша считает ее полезным центральноевропейским собранием в рамках ЕС. У Польши отличные связи с Чехией, а сотрудничество с Венгрией по вопросу сменяющегося каждые шесть месяцев президентства ЕС (сейчас президентом является Венгрия, а Польша заступит на это место в июле) проходит без сучка, без задоринки. Польша также попыталась найти точки соприкосновения с режимом в Белоруссии. Когда эта попытка провалилась на фоне неожиданного преследования оппозиции после декабрьских выборов, Польша жестко лоббировала в пользу белорусской оппозиции и выделила щедрые денежные средства на помощь.

Однако дух прагматизма все еще витает. Польша не сделала ничего, чтобы поддержать выступивших в защиту демократии калининградских демонстрантов, когда в прошлом году они были избиты и брошены в тюрьму. Она в основном молчит по поводу нарушений прав человека в России (хотя и заявила, что поддержит визовый запрет для тех, кто был замешан в убийстве в результате пыток юриста Сергея Магнитского). Она также не стала поднимать шум по поводу решения Франции продать России боевые корабли класса «Мистраль» и по сути отказалась от попыток помочь Грузии.

Все это оправданно в краткосрочной перспективе. Было бы несправедливо ожидать, что Польша возглавит кавалерийскую атаку против российских танков, особенно в тот момент, когда большинство других стран ЕС (и Америка) продемонстрировали готовность заключать сделки с преступным режимом в Кремле. Однако факт остается фактом: если ее не сдерживать, Россия является для региона пагубной силой. Она ведет хорошо финансируемую психологическую войну против прибалтийских государств и Финляндии. Ее проникновение в руководящие структуры ЕС поразительно и тревожно. Слабость, продемонстрированная органами ЕС в ответ на войну в Грузии, должна стать поводом для глубокого беспокойства. То, что Россия слаба и находится в упадке, не означает, что она неопасна (и, кроме того, будущие правители вполне могут прельститься идеей устроить конфронтацию с соседями, чтобы получить народную поддержку и отвлечь людей от ужасных проблем дома).

Наилучший способ иметь дело с Россией для стран ЕС и НАТО это выступать максимально единым фронтом. Неспособность к этому играет на руку жестокому клептократическому режиму в Кремле, не желающему отказываться от планов на старую империю. Эти российские устремления возлагают особенную ответственность на крупные страны, которые должны показать, что отношения с Кремлем не развиваются за счет малых или более слабых стран. Америка смогла так сделать. Тоже самое можно сказать и про Германию, с тех пор как к власти там пришла Ангела Меркель. Польша должна последовать их примеру.