Речь немецкого канцлера Ангелы Меркель по поводу провалившейся модели сосуществования различных культур — это не капитуляция, а скорее вызов. Это вызов не под громкие звуки фанфар, а спокойное обращение к здравому смыслу.
Конечно, канцлер, известная всем своим либерализмом и умеренностью, не намерена сделать попытку закрыть двери Германии или Европы. Было бы невозможно одним махом прекратить иммиграцию, а в более широком масштабе остановить процессы глобализации, которые стали частью современного мира, нашего с вами мира. Но именно ее округлое, но твердое лицо, ее манера привычной любезности, с которой она излагает нам вопрос, ее метод выдвигать на передний план свою озабоченность судьбой молодых людей, нуждающихся в получении квалификации для обретения достойной работы, наших ребят, которые не знают, что им делать с собой, ее речь о библейской вавилонской башне, в которой твои соседи не понимает твоего языка, описание полностью отличающихся друг от друга гетто, в которых живут чужестранцы, разделенные по национальному признаку, где задача интеграции вообще не ставится, где стремятся только выжить, законсервировавшись в своей собственной среде, сохраняя свою собственную культуру... все это дает лучшее представление о проблеме, чем многочисленные социологические анализы.
Она говорит нам, что некоторые культуры зачастую не имеют никакого намерения смешиваться с нашей, как бы мы себя не вели, проявляя свою добрую волю. Париж стал городом, в котором более 200 тысяч человек живут в семьях, где практикуется многоженство, в Италии тридцать тысяч женщин подверглись сексуальным извращениям, исламские суды (только в Лондоне существует около 90 таких судов) грозят немыслимыми карами. Именно Ангела имеет некоторую надежду привлечь внимание к проблеме, так как не прибегает к тону Герта Вилдерса, у которого, конечно, есть основания бить тревогу, но его манера вызывает неодобрение политически корректного общественного мнения.
Немецкий канцлер может поставить проблему так, как это, может быть, сделал бы Алексис де Токвиль. В 1930 году, как известно, он предложил миру острое и поразительное описание Америки с точки зрения человека, который в первый раз в этой стране стал свидетелем быстрого процесса создания целой новой вселенной, составленной из многоцветной мозаики, кусочки которой образовывали либеральное и демократическое общество. В нем присутствовали и алчность, и мощь, и воля, но и общий дух. Толпы людей, которые издалека прибывали на берега Новой Англии, очень быстро создавали единый язык на базе обычного английского языка, все хотели поднять значение образования, факта принадлежности к благополучным классам на их прежней родине, все, хоть и по необходимости, смело шли навстречу новизне и опасностям на обширной и дикой земле с убежденностью, что они сумеют преодолеть все невзгоды во имя идеи, в основном исповедывавшейся пуританами и отцами- пилигримами.
«Беспокойная и жгучая страсть», «алчность к захвату необъятных территорий» оставила место и для создания гражданских объединений, журналов и почт. Все вместе было направлено к одной цели: созданию демократии. И именно в этой плоскости, а не столько в лингвистической области, сегодня более легко решаемой с помощью компьютеров и средств массовой информации, потерпел полный крах наш способ рассматривать проблему иммиграции. Мы были очарованы чужими красками и обычаями, мы думали, что радость видеть рядом детей с темной и белой кожей, улыбающихся перед фотографом магазинов компании United Colors of Benetton, отражает общее настроение, отражает радость сосуществования не где-нибудь, а в нашем доме, в демократически устроенном обществе. Но именно это устройство очень часто воспринимается как чужое и враждебное культурами, которые нашли у нас приют.
Мы сильны: наша демократическая культура поглотила, например, нашу крестьянскую культуру шестидесятых годов в результате «культурного геноцида», о котором говорил Пазолини. Но речь шла об одной и той же культуре белой расы: те же мамы, та же пища, те же обычаи сексуальной жизни, претерпевшие явные, но небольшие изменения. А в процессе глобализации, который происходит в современном демократическом обществе, новым пришельцам чужды наши запахи, вкусы, краски, они абсолютно другие, а главное, совершенно им не нравятся. Они ничего не хотят слышать о демократии, она их просто не интересует, на своей родине они не имели о ней никакого представления, и они не понимают, почему должны считаться с ее законами, среди которых главный закон — это свобода индивидуума.
Эти законы ровно противоположны тому, чему учит, например, ислам как высшему благу. Их правила совсем другие, вовсе не демократические. В Германии, где у руля стоит Меркель, женщина-адвокат из Берлина, которая была избита со своей клиенткой-мусульманкой, добивавшейся развода, подверглась нападению еще и в метро и была вынуждена закрыть свою контору. В той же Германии представление оперы «Идоменей» Моцарта было отменено из-за угроз исламистов; директор газеты «Die Welt» Роджер Коппел (Roger Koppel) в своем оффисе подвергся нападению молодого мусульманина и только благодаря счастливой случайности сумел остановить его руку с занесенным над ним ножом. В Германии, в Великобритании, во Франции больше не удается отыскать следы «исчезнувших девушек», ставших рабынями в результате навязанных им браков. В Стокгольме в большой моде, как пишет Джулио Меотти, футболки, которые носят мусульманские девушки, с надписью: 2030, а потом мы захватим власть». Это только эпизоды. Это демократия, глупец.
Когда мы сталкиваемся с культурой, подобной исламской, мы обнаруживаем такую непреклонность, которая опрокидывает все наши законы и моральные устои, имеющие разные оттенки. Для нас «иммиграция» - это святое слово из-за чувства вины, щедрости, религиозного воспитания, либеральных обычаев, принадлежности к левым течениям. Но ведь и демократия — это святое слово, даже если не говорить о необходимости соблюдать правила общежития, вопрос, который совершенно законно поднимают жители кварталов, соседних с теми, где живут иммигранты. Вот где корень вопроса. Может быть, Меркель, немецкая демократка, жительница Европы, представительница буржуазии, со своими комплексами, застенчивая, как всякий образованный немец, сумела правильно поставить вопрос.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Мы сильны: наша демократическая культура поглотила, например, нашу крестьянскую культуру шестидесятых годов. Но речь шла об одной и той же культуре белой расы: те же мамы, та же пища, те же обычаи сексуальной жизни, претерпевшие явные, но небольшие изменения. А в процессе глобализации, который происходит в современном демократическом обществе, новым пришельцам чужды наши запахи, вкусы, краски, они абсолютно другие, а главное, совершенно им не нравятся. Они ничего не хотят слышать о демократии, и они не понимают, почему должны считаться с ее законами, среди которых главный закон — это свобода индивидуума. Эти законы ровно противоположны тому, чему учит, например, ислам как высшему благу.
