У польских следователей связаны руки

Фрагменты интервью с Рафалом Рогальским (Rafał Rogalski) - представителем семей жертв катастрофы президентского самолета, в том числе семьи Качиньских.

- Вы являетесь одним из немногих людей, знакомых со следственным материалом, который собрала польская прокуратура по делу смоленской катастрофы. Вы разделяете мнение, что в ней виновны польские пилоты?

- Теория о том, что виновны исключительно пилоты, еще определенно преждевременна. При том, что следствие развивается, возможно, появится даже необходимость исключить вину пилотов. Это будет зависеть от окончательных выводов. В настоящий момент в деле есть материалы, указывающие на то, что по крайней мере равную часть вины несет другой субъект.

 - Какой?

- Есть версии, которые основаны на том, что ответственность несет польская сторона, но есть и такие – что российская. Во втором случае речь идет об ответственности российских диспетчеров. В следствии, которое ведет польская прокуратура, ни одна из этих версий не была категорически отвергнута, а все противоположные утверждения не исходят из имеющихся доказательных материалов.

- Что следует из показаний российских диспетчеров, которые обнародовал телеканал TVP?

- Из них следует, что тезис Эдмунда Клиха (Edmund Klicha) (польского представителя при Межгосударственном авиационном комитете) о том, что в катастрофе виновны только польские пилоты, неправомочен, и что российские диспетчеры ввели их в заблуждение касательно глиссады полета. Только в последние секунды прозвучали команды, которые должны были исправить эту ошибку. Сравнивая глиссаду, по которой снижался самолет, с командами, которые давали россияне, несложно сделать вывод, что эти команды были неверными. В показаниях обоих диспетчеров есть также поразительные противоречия. Мы не знаем точно, какую роль во всей этой процедуре играл диспетчер, а какую – его помощник, а также, что во время посадки ТУ-154 делало в контрольной вышке третье лицо, имя и фамилия которого известны. Версий, по которым оно там находилось, можно предположить немало.

- Также появились сомнения относительно медицинского осмотра, который должны были проходить диспетчеры непосредственно перед катастрофой.

- Да. Неясно, в каком они были состоянии. В этом месте протокол исправлялся: из первого варианта следовало, что диспетчеры проходили в этот день медицинский осмотр, а из исправленной - что осмотра не было. Это возбуждает подозрения в том, что диспетчеры были в плохом физическом состоянии. Мы пока не располагаем каким-либо доказательным материалом, который бы исключил эти сомнения по поводу физического состояния диспетчеров.

- В плохом физическом состоянии – это значит нетрезвые?

- Я этого не исключаю, особенно при том, что у нас нет информации, проходили ли они после катастрофы тест на присутствие алкоголя. Однако я подчеркну, что это гипотеза. Но то, что, как следует из стенограммы, они давали пилотам неверную информацию и с задержкой давали команды, заставляет задуматься.

- Кто эти диспетчеры?

- Здесь тоже есть неясности, особенно что касается диспетчера по фамилии Рыженко. Интересно то, что срок его командировки на аэродром "Северный" заканчивался 10 апреля, то есть в день катастрофы.

[...]

- Каких важных материалов не хватает польскому следствию?

- Их очень много. Прежде всего, речь идет о протоколах осмотра места катастрофы, протоколах допросов свидетелей, записях разговоров в контрольной вышке, документации по последнему ремонту "Туполева" в Самаре. Мы бы также хотели, чтобы был установлено, как часто диспетчеры связывались с Москвой, так как мы знаем, что это было. Мы хотели бы узнать содержание этих разговоров. Необходимы также записи переговоров с Ил-76, который не решился сесть в Смоленске. У нас есть неподтвержденная информация, что его экипаж сам отказался от посадки, однако нужно проверить, не поступил ли такой запрет от диспетчеров. Поскольку это неправда, что у диспетчеров не было полномочий, чтобы запретить посадку.

- Правда ли, что контрольная вышка сообщала пилотам неверные данные?

- Да. Диспетчеры утверждают, что сообщили польскому экипажу данные о видимости, которые отличались от действительности в худшую сторону. Они объясняют это тем, что хотели отговорить их посадки. По моему мнению, такие действия совершенно недопустимы. Пилот, принимая решение, должен располагать не худшими и не лучшими, а правдивыми данными. Здесь рождается вопрос: сколько еще расходящейся с действительностью информации сообщили российские диспетчеры польским пилотам?

- На основании опубликованной стенограммы формулировались тезисы о давлении на пилотов. Они имеют под собой основание?

- С формулированием тезисов мы должны подождать до выводов польских экспертов, которые получили копии записей из кабины пилотов. Из того, что опубликовано на настоящий момент не следует, что было какое-то давление со стороны генерала Анджея Бласика (Andrzej Błasik) (главы ВВС, который находился в кабине до самой катастрофы). Что касается директора дипломатического протокола Мариуша Казаны (Mariusz Kazana), то ему как раз могло быть очень важно, чтобы посадка состязалось в Смоленске, а не на запасном аэродроме. Проблема в том, что садиться можно было в Минске или в Витебске, но там ничего не было подготовлено, чтобы потом перевезти польскую делегацию на место проведения мероприятий. У нас есть сообщения свидетелей, утверждающих, что перед вылетом Казана говорил прямо, что визит недостаточно подготовлен и что в расчет принимается только посадка в Смоленске. Однако я подчеркну: мы должны дождаться, когда польские эксперты расшифруют записи из кабины пилотов. В настоящий момент нерасшифрованным остается 20 процентов материала. Формулировать тезисы о давлении со стороны генерала Бласика, а тем более президента, на основании того, что мы пока знаем, бессмысленно и свидетельствует о дурных намерениях тех, кто делает подобные заявления.

[...]

- Что сейчас известно на тему вскрытия останков?

- Немногое. Собственно, неизвестно, производилось ли вскрытие вообще. В Москву были высланы три группы патологоанатомов, криминалистов и биологов, которые хотели принять участие в процедуре вскрытия. Однако когда они прибыли, россияне заявили, что вскрытие уже было проведено.

- Но ведь в прессе сообщалось, что в процедуре вскрытия принимала участие министр здравоохранения Ева Копач (Ewa Kopacz), у которой есть опыт в области судебной медицины.

- Это неправда. Госпожа министр принимала участие в идентификации. Я заявляю с полной ответственностью: нет никакой информации о том, что в каком-либо вскрытии принимал участие кто-то из польских патологоанатомов. Меня возмущает такое отношение к останкам жертв. Не все тела, которые были в относительно хорошем состоянии, при помещении в гробы были одеты. Мне известно о нескольких таких случаях, которые были фотографически задокументированы. Одевали только тех жертв, семьи которых вовремя привезли одежду. За это также несет ответственность и польская сторона. 

- Что можно сделать, чтобы ускорить следствие?

- Польские следователи очень хотят докопаться до правды, но из-за недостатка доказательных материалов (так как они в России) у них связаны руки. Необходима воля высших польских властей и Генеральной прокуратуры (считайте это моим заявлением), чтобы заставить россиян передать материалы и удовлетворить наши запросы на правовую помощь. Между тем премьер Дональд Туск говорит, что он не хочет вмешиваться в следствие, так как прокуратура – это независимый институт. Однако здесь не идет речь о каком-то вмешательстве в следствие. Я убежден, что глава правительства снискал бы положительную оценку общественности, если бы он позвонил премьеру Путину, который проявил к нему столько симпатии, и попросил, чтобы российская сторона ускорила осуществление правовой помощи. Ведь даже сам министр юстиции Кшиштоф Квятковский (Krzysztof Kwiatkowski) признал, что с российской стороны это продвигается медленно.