Сочи — Если президент России Владимир Путин рассчитывал на то, что Олимпийские игры в Сочи докажут всему миру, что его страна стряхнула с себя кандалы прошлого и вступила на порог бескрайнего будущего, то церемония открытия передала его замысел не слишком точно.
В этом мероприятии, которое состоялось в пятницу, 7 февраля, и ознаменовало собой открытие 22 Зимних Олимпийских игр, каждый смог найти что-то лично для себя.
Церемония стала своего рода карикатурой на саму себя — довольно занимательной попыткой продемонстрировать все то, что «должно быть» на подобных церемониях, от слащавых ретроспектив российской истории до блуждающего ребенка, ставшего псевдо-рассказчиком в карнавале плывущих и сверкающих образов в духе Cirque du Soleil.
На церемонии не обошлось и без технических заминок, которые так активно обсуждаются в твиттере в аккаунте Sochi Problems. Да, у олимпийского стадиона «Фишт» есть крыша, и воду там, по-видимому, можно пить, но во время знакового эпизода церемонии пятая из пяти (плывущих и светящихся) снежинок не смогла раскрыться в одно из олимпийских колец. Казалось, можно было услышать, как Путин хлопнул себя ладонью по лбу.
Но представление продолжалось, и зрители, наконец, смогли по-настоящему почувствовать душу российской нации, когда весь этот натужный артистизм перерос в нечто реальное и чрезвычайно проникновенное.
И, разумеется, эта часть программы была посвящена советской эпохе.
В конце представления любой журналист мог бы с уверенностью сказать, что авторы церемонии открытия ушли от ее основной идеи.
Рабская приверженность программной структуре — пересказ российской истории в строго хронологическом порядке — практически уничтожила церемонию открытия Олимпиады в Сочи. Мы узнали, что основатели России были очень похожи на героев фильма «300 спартанцев». Мы увидели (плывущую и светящуюся) тройку, образ которой глубоко укоренился в русской культуре, но которая получилась довольно безжизненной. Мы стали свидетелями «праздника» с участием бояр и молодых парней, скачущих на гигантских надувных бубликах — очевидно, весной в России дети чувствуют себя особенно счастливыми и любят потанцевать.
Даже на первый взгляд удивительная инсценировка «Войны и мира» Льва Толстого показалась немного механической — танцоры отработали на высочайшем уровне, но им так и не удалось донести за зрителя основную мысль. Нужно ли было воссоздавать сцены из «Войны и мира» так буквально? Казалось, эти сцены уже давно являются просто обязательной частью любой программы и перестали вызывать у людей какие-либо чувства.
А затем настал черед русской революции, и все изменилось.
Если Путин прав и его страна на самом деле превращается в Новую Россию, тогда ее корни уходят именно в ее советское прошлое. В начале церемонии открытия Олимпийских игр в Лондоне мы стали свидетелями образов постимперского мира: бывшая мировая сверхдержава оглядывалась на свое наследие и принимала его целиком, с его хорошими и не слишком хорошими эпизодами. Такова Новая Британия, и режиссер Дэнни Бойл (Danny Boyle) показал это всему миру с самого начала.
Если бы режиссеры церемонии в Сочи пошли на такой смелый шаг, это могло бы стать художественным подтверждением заявлений Путина. Вместо этого зрителям пришлось ждать 90 минут, прежде чем им показали самое интересное — и этот факт свидетельствует о том, что российская нация до сих пор испытывает затруднения в анализе своего прошлого.
И это понятно. Материала для анализа слишком много, и когда авторы церемонии попытались это сделать, он превратился в довольно увлекательное зрелище.
Коммунистический порядок, установившийся после революции, сопровождался неблагозвучным шумом — примитивным, пульсирующим ритмом, который в какой-то момент показался зрителям страшным и отравляющим. Над головой соединялись и распадались элементы каких-то промышленных конструкций — символ великих устремлений, которые так и не смогли перерасти в нечто целостное. А внизу зловещие машины, казалось, были готовы скорее раздавить людей под гребенчатыми колесами, чем помочь им выстроить пролетарскую утопию.
Затем наступил момент, который должен был стать, по крайней мере началом ответа на вопросы, нависшие над новой Россией: кем был Ленин? Кем был Сталин? Каково наследие советской эпохи? Принимаем ли мы его? Или мы притворяемся, что этого никогда не было?
И ответ на эти вопросы оказался не слишком ностальгическим. Тем не менее, после этой сцены с кроваво-красными машинами и угольно-черным гигантским локомотивом зрители стали свидетелями самой трогательной части шоу.
И она оказалась радостной.
Это была советская Москва, выросшая из индустрии революции. Над головой зрителей плыли тяжеловесные идеалы государства, серп и молот, гигантские бюсты идеализированных рабочего и колхозницы. А внизу сверкала Москва.
По сцене ездили автомобили 1950-х годов, а дядя Степа, милиционер из советских детских стихов, помогал пешеходам безопасно переходить улицу. Вся наигранность куда-то исчезла. Наконец на олимпийском стадионе мы видели нечто, что берет свое начало в самом сердце России — строчки из стихов, услышанных в далеком детстве, сцены из историй, передаваемых из поколения в поколение — не идеальных, но, тем не менее, горячо любимых.
Это и есть мы, как будто говорили авторы церемонии открытия.
Откуда-то появилось множество детских колясок, и когда женщины взяли на руки младенцев, все поняли, что именно они и есть современная Россия — родившаяся в сложное время, но при этом горячо любимая.
Такова новая Россия?
В последнем акте представления, предшествующем зажжению огня, девочка Люба, через сны которой мы увидели всю историю России, выпустила в небо один красный шарик — и на мгновение образ маленькой девочки, и другие плывущие и сверкающие образы обрели смысл.
Россия учится быть свободной.
Что будет дальше? Чтобы узнать ответ на этот вопрос, нам, возможно, придется дождаться церемонии открытия следующих Олимпийских игр в России.
